Женщина — носительница половой стихии в этом мире. У мужчины пол более дифференцирован и специализирован, у женщины же он разлит по всей плоти организма, по всему полю души. У мужчины половое влечение требует более безотлагательного удовлетворения, чем у женщины, но у него большая независимость от пола, чем у женщины, он менее половое существо. У мужчины есть огромная половая зависимость от женщины, есть слабость к полу женскому, слабость коренная, быть может, источник всех его слабостей. И унизительна для человека эта слабость мужчины к женщине. Но сам по себе мужчина менее сексуален, чем женщина. У женщины нет ничего не сексуального, она сексуальна в своей силе и в своей слабости, сексуальна даже в слабости сексуального стремления. Женщина является космической, мировой носительницей сексуальной стихии, стихийного в поле.

Природно-родовая стихия пола есть стихия женственная. Власть рода над человеком через женщину осуществляется. Эта власть вошла в природный мир и овладела им через праматерь Еву. Ева — природно-родовая женственность. Образование Евы повергло старого Адама во власть родовой сексуальности, приковало его к природному "миру", к "миру сему". "Мир" поймал Адама и владеет им через пол, в точке сексуальности прикован Адам к природной необходимости. Власть Евы над Адамом стала властью над ним всей природы. Человек, привязанный к Еве рождающей, стал рабом природы, рабом женственности, отделенной, отдифференцированной от его андрогинического образа и подобия Божьего.

Отношение мужчины-человека к женственности есть корень его отношения к природе. От природы, от женственности некуда уйти, тут никакое бегство невозможно.

Избавление возможно лишь через нового Адама, который входит в мир через новую женственность. Через женщину-Еву началась греховная власть женственной природы над падшим человеком. Через Деву Марию началось освобождение человека от этой природной власти, через Деву Марию земля принимает в свое лоно Логос, нового Адама, Абсолютного Человека. И если падение и порабощение старого Адама, ветхого человека, укрепило в мире царство природно-родового рождения через сексуальный акт, то новый Адам, новый Человек, мог родиться лишь от девы, зачавшей от Духа. Это новое рождение от девы было мистическим преодолением старого рождения в природном порядке "мира сего". Вечная женственность как основа мира иного, освобожденного от греха, не должна рождать от мужчины через сексуальный акт. Вечная женственность несет с собой избавление от природной необходимости, ибо природная необходимость владеет человеком лишь через точку пола рождающего. Религия искупления отрицает род, сексуальный акт и создает культ вечной женственности, культ Девы, рождающей лишь от Духа.

Жизнь пола в этом мире в корне дефектна и испорчена. Половое влечение мучит человека безысходной жаждой соединения. Поистине безысходна эта жажда, и недостижимо соединение в природной половой жизни. Дифференцированный сексуальный акт, который есть уже результат космического дробления целостного, андрогинического человека, безысходно трагичен, болезнен, бессмыслен.

Сексуальный акт есть самая высшая и самая напряженная точка касания двух полярных полов, в нем каждый как бы исходит из себя в другого, исступает из границ своего пола. Достигается ли в этой точке соединение? Конечно нет. Уже одно то говорит против сексуального акта, что он так легко профанируется, сбивается на разврат, прямо противоположный всякой тайне соединения. Соединение в сексуальном акте — призрачно, и за это призрачное соединение всегда ждет расплата. В половом соединении есть призрачная мимолетность, есть тленность. В исступлении сексуального акта есть задание, неосуществимое в порядке природном, где все временно и тленно. И это неосуществленное половое соединение есть перманентная болезнь человеческого рода, источник смертности этого рода.

Мимолетный призрак соединения в сексуальном акте всегда сопровождается реакцией, ходом назад, разъединением. После сексуального акта разъединенность еще больше, чем до него. Болезненная отчужденность так часто поражает ждавших экстаза соединения.

Сексуальный акт по мистическому своему смыслу должен был бы быть вечен, соединение в нем должно было бы бездонно углубляться. Две плоти должны были слиться в плоть единую, до конца проникнуть друг в друга. Вместо этого совершается акт призрачного соединения, слишком временного и слишком поверхностного. Мимолетное соединение покупается еще большим разъединением. Один шаг вперед сопровождается несколькими шагами назад. Соединение в сексуальном акте всегда так умеренно. Соединение полов по мистическому своему смыслу должно быть проникновением каждой клетки одного существа в каждую клетку другого, слиянием целой плоти с целой плотью, целого духа с целым духом.

Вместо этого совершается дробное, частичное, поверхностное соприкосновение, плоть остается разделенной от плоти. В самом дифференцированном сексуальном акте есть уже какая-то дефектность и болезненность. Акт соединения полов должен был бы быть вечным, не прекращающимся, не сопровождающимся ходом назад и реакцией, цельным, распространенным на все клетки существа человеческого, глубоким, бесконечным. Вместо этого сексуальный акт в порядке природы отдает человека во власть дурной бесконечности полового влечения, не знающего утоления, не ведающего конца. Источник жизни в этом мире в корне испорчен, он является источником рабства человека.

Сексуальный акт внутренне противоречив и противен смыслу мира. Природная жизнь пола всегда трагична и враждебна личности. Личность оказывается игрушкой гения рода, и ирония родового гения вечно сопровождает сексуальный акт. Об этом можно прочесть у Шопенгауэра, у Дарвина. Сексуальный акт насквозь безличен, он общ и одинаков не только у всех людей, но и у всех зверей. Нельзя быть личностью в сексуальном акте, в этом акте нет ничего индивидуального, нет ничего даже специфически человеческого. В сексуальном акте личность всегда находится во власти безличной родовой стихии, стихии, роднящей мир человеческий с миром звериным. Мистическое задание личного соединения в единую плоть недостижимо и неосуществимо в стихии безличной. Есть безысходная трагедия пола в том, что жажда личного соединения ведет в природной родовой стихии через сексуальный акт не к личному соединению, а к деторождению, к распадению личности в деторождении, к плохой бесконечности, а не к хорошей вечности. В половой жизни, возникающей из жажды наслаждения и удовлетворения, торжествует не личное задание, а интересы рода, продолжение рода. Не может личное осуществляться через безличное. Сексуальный акт всегда есть частичная гибель личности и ее упований.

Не бессмертие и вечность ждет личность в сексуальном акте, а распадение в множественности рождаемых новых жизней. Сексуальный акт закрепляет плохую бесконечность, бесконечную смену рождения и смерти. Рождающий умирает и рождает смертное. Рождение всегда есть знак недостигнутого совершенства личности, недостигнутой вечности. Рождающий и рождаемый тленны и несовершенны. Деторождение — кара сексуального акта и вместе с тем искупление его греха.

Рождение и смерть таинственно связаны между собой в поле. Пол — не только источник жизни, но и источник смерти. Через пол рождаются и через пол умирают.

Тление и смертоносный распад вошли в мир через точку пола. С пола начинает тлеть и распадаться личность человека, отыматься от вечности. Пол прикрепляет человека к тому тленному порядку природы, в котором царит бесконечная смена рождения и смерти. Лишь смертный рождает, и лишь рождающий умирает. Закон Кармы и бесконечная эволюция перевоплощений, о которой учит религиозное сознание Индии, и есть необходимость смерти и рождения, связанная с грехом сексуальности.

Благодатная свобода в христианстве отменяет необходимые последствия закона Кармы. Есть глубокий антагонизм между вечной и совершенной жизнью личности и рождением смертных жизней во времени, между перспективой личности и перспективой рода. Род — источник смерти личности, род — источник рождающей жизни. Греки уже знали, что Гадес и Дионис — один бог, чувствовали мистическую связь смерти и рождения. Вот почему в самой глубине сексуального акта, полового соединения скрыта смертельная тоска. В рождающей жизни пола есть предчувствие смерти. То, что рождает жизнь, несет с собой и смерть. Радость полового соединения — всегда отравленная радость. Этот смертельный яд пола во все времена чувствовался как грех. В сексуальном акте всегда есть тоска загубленной надежды личности, есть предание вечности временному. В половом соединении этого мира всегда что-то умирает, а не только рождается. В глубинах сексуального акта раскрывается таинственная связь и близость рождения и смерти. Сексуальный акт совершается в стихии рода, вне личности. Половое влечение, владеющее человеком, есть покорность личности стихии смертного рода. В жизни рода предопределена смена рождения и смерти, распадение личности в плохой множественности. В стихии рода нет путей восхождения личности, нет путей к совершенной вечности. Стихия рода порождена падением человека, распавшимся полом человека. Внутреннее разъединение мира падшего и грешного имеет обратной своей стороной внешнее соединение в стихии рода. Человеческий род есть лжечеловечество, он указует на распад человечества. В человеческом роде человеческая природа порабощена и подавлена. Родовая стихия и есть главное препятствие для откровения человечества, откровения творческой природы человека. Род и есть злая необходимость, источник рабства человека и смертного распада. На путях рода всегда скрыта роковая смена рождения и смерти. Связь человека по духу подменяется родовой связью по плоти и крови. Людей связывает не рождение от девы, от вечной женственности в Духе, а рождение в сексуальном акте. Связь рода человеческого — сексуальная связь, она предполагает тот сексуальный акт, которого стыдятся люди как нечистого. Люди лицемерно скрывают источник своей связи и своего соединения в роде человеческом. Религия рода человеческого должна была бы быть религией сексуального акта, должна вести к обоготворению того, чего люди стыдятся и что скрывают. Связь по плоти и крови есть связь по сексуальному акту, связь, в нем зарожденная. Огромное значение Розанова в том, что он потребовал религиозного признания этой истины и всех вытекающих из нее последствий. Освобождение личности от сексуального акта есть освобождение от рода, разрыв связи рода человеческого во имя иной связи, по духу, выход из дурной бесконечности рождения и смерти. Род и личность глубоко антагонистичны, это начала взаимоисключающие.

Все личное в человеке враждебно родовой сексуальности. В личности возможно величайшее напряжение половой энергии, вне этой энергии даже нет сильной личности, но направление этой энергии не может быть родовым — оно противится распадению в дурной множественности. Личность сознает себя и осуществляет себя вне родовой стихии. Личность не может победить смерть и завоевать вечность на почве родовой связи. Она должна родиться к жизни в новом человечестве.

...Половое влечение есть творческая энергия в человеке. В нем есть мучительный переизбыток энергии, требующий исхода в мир, в объект. И несомненна глубокая связь творчества и рождения, их родство и противоположность. В рождении, в создании новых жизней находит себе выход творческая энергия пола. В стихии рода, в порядке природной необходимости половая энергия разряжается в деторождении, творчество подменяется рождением, бессмертное созидание — смертным созиданием.

Существует глубокий антагонизм между творчеством вечного и рождением временного. Совершенство индивидуальное и деторождение обратно пропорциональны. Этому учит биология, учит и мистика. Творческая мощь индивидуальности умаляется и распадается в деторождении. Личность распадается в плохой бесконечности рода. Наиболее рождающий — наименее творящий. Рождение отнимает энергию от творчества. Творческая гениальность враждебна стихии рода, с трудом совместима с деторождением. В рождающем сексуальном акте всегда есть порабощение личности и надругательство над творческими порывами личности.

Человек становится рабом своей творческой половой энергии, бессильный направить ее на творческий половой акт. Женственность Евы, а не вечная девственность побеждает в жизни пола, род господствует над личностью. Результаты половой жизни не соответствуют ее творческому заданию. В природной половой жизни не достигается ни соединение мужа с женой, ни творчество вечного бытия. Каждый рождающийся должен вновь начать этот круговорот дурной множественности. В цепи рождений сковывается творческая энергия. Рождающая половая жизнь и есть главное препятствие наступления творческой мировой эпохи. Человеческий род, пребывающий в стихии ветхого Адама и ветхой Евы, бессилен творить, так как тратит свою творческую энергию на продолжение и устроение рода, на послушание последствиям греха. Воскрешение умерших предков, к которому призывает Н. Федоров, уже предполагает переход энергии с рождения детей на воскрешение отцов. Роковая непреодолимость природной необходимости, неизбежность приспособления к данному порядку мира сосредоточены в точке рождающего сексуального акта. От этой лишь точки может начаться мировой сдвиг, мировое освобождение. В поле должно совершиться изменение направления творческой энергии. Пол рождающий преобразится в пол творящий. Наступление творческой мировой эпохи знаменует собой изменение природного порядка, а это изменение начнется прежде всего в точке пола, в точке прикрепления человека к природной необходимости. В глубине пола творчество должно победить рождение, личность — род, связь по Духу — природную связь по плоти и крови. Это может быть лишь выявлением нового, творящего пола, откровением творческой тайны о человеке как существе половом. Это может быть также лишь откровением андрогинической, богподобной природы человека. Рождающий сексуальный акт, превращающий человека в раба стихийно-женственного порядка природы, преображается в свободный творческий акт. Половая активность направляется на создание мира иного, на продолжение творения. Это гениально провидел уже Платон. В половой энергии скрыт источник творческого экстаза и гениального прозрения. Все подлинно гениальное — эротично. Но эта творческая гениальность придавлена родовой стихией, рождающим сексуальным актом. Сексуальный акт, по существу, глубоко противоположен всякой гениальности, всякому универсальному восприятию и универсальному творчеству, он — провинциален. Гениальность насквозь эротична, но не сексуальна в специфическом, дифференцированном смысле этого слова. Гений может жить специфизированной сексуальной жизнью, он может предаваться и самым крайним формам разврата, но гениальность в нем будет вопреки такому направлению половой энергии, и в его родовой стихии, в его рождающем поле всегда неизбежен трагический надлом. Гениальность несовместима с буржуазно устроенной половой жизнью, и нередко в жизни гения встречаются аномалии пола. Гениальная жизнь не есть "естественная" жизнь. Глубокие потрясения пола упреждают наступление новой мировой эпохи. Новый человек есть прежде всего человек преображенного пола, восстанавливающий в себе андрогинический образ и подобие Божье, искаженное распадом на мужское и женское в человеческом роде. Тайна о человеке связана с тайной об андрогине.

Половая любовь не вмещается ни в категорию семьи, ни в категорию аскетизма, ни в категорию разврата. Любовь не есть ни упорядочивание сексуального акта в целях деторождения и социального благоустройства рода, ни аскетическое отрицание всякой плоти в жизни, пола, ни разнуздание и распускание сексуального акта. Любовь ни в каком смысле не есть сексуальный акт, не имеет той положительной или отрицательной связи с ним, которая всюду мерещится людям родового сознания, и любовь в очень глубоком смысле противоположна дифференцированному сексуальному акту, но совсем по-иному противоположна, чем аскетизм. Люди родового сознания, как религиозные, так и позитивисты, в сфере пола исключительно сосредоточены на самом сексуальном акте и его последствиях и совсем не видят универсального значения пола как для всего человека, так и для всего космоса.

Тайна пола совсем не есть сексуальный акт, совершаемый или для добродетельного деторождения, или для развратного наслаждения. Прежде всего совсем нельзя верить тому, что сексуальный акт когда-либо и кем-либо в мире совершался для добродетельных целей деторождения — он всегда совершался стихийно, по страсти, для призрачного самоудовлетворения. Род торжествует в сексуальном акте не потому, что добродетель родовая присутствует у кого-либо как цель, а потому, что он бессознательно господствует над человеком и смеется над его индивидуальными целями.

Тайна пола раскрывается лишь в любви. Но нет области, в которой господствовал бы такой инертный консерватизм и такое условное лицемерие, как в области половой любви. Самые крайние революционеры сплошь и рядом оказываются консерваторами, когда поднимается вопрос о любви. Революционное сознание реже всего встречается в сфере пола и любви, ибо тут оно должно быть наиболее радикально, скажу даже — религиозно. Социальные и ученые радикалы и революционеры думают лишь о социальном и физиологическом благоустройстве пола, вглубь же никогда не идут.

Любовь скидывается с мировых расчетов и предоставляется поэтам и мистикам. Вспоминают ли любовь Тристана и Изольды, любовь Ромео и Джульетты, любовь, воспетую провансальскими трубадурами и Данте, когда говорят о поле "христиане" или "позитивисты" господствующего сознания? Их богословие и их наука, их мораль и их социология не знают любви, не видят в любви мировой проблемы. Можно сказать, как относится к сексуальному акту и его последствиям христианское богословие, и этика, и научная биология, и социология, но неизвестно, как они относятся к любви. Ветхородовое богословие и ветхородовая наука и не могут знать любви. В любви есть что-то аристократическое и творческое, глубоко индивидуальное, внеродовое, не каноническое, не нормативное, она непосильна сознанию среднеродовому. Любовь лежит уже в каком-то ином плане бытия, не в том, в котором живет и устраивается род человеческий. Любовь — вне человеческого рода и выходит из сознания рода человеческого. Любовь не нужна роду человеческому, перспективе его продолжения и устроения. Она остается где-то в стороне. Сексуальный разврат ближе и понятнее человеческому роду, чем любовь, в известном смысле приемлемее для него и даже безопаснее. С развратом можно устроиться в "мире", можно ограничить его и упорядочить. С любовью устроиться нельзя, и она не подлежит никакому упорядочиванию. В любви нет перспективы устроенной в этом "мире" жизни. В любви есть роковое семя гибели в этом "мире", трагической гибели юности. Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда погибли от любви, и не случайно любовь их несла с собой смерть. Любовь Данте к Беатриче не допускала благоустроения в этом "мире", ей присущ был безысходный трагизм в пределах этого "мира". Над любовью нельзя ни богословствовать, ни морализировать,ни социологизировать, ни биологизировать, она вне всего этого, она не от "мира сего", она не здешний цветок, гибнущий в среде этого мира. Рост любви трагически невозможен. Это удостоверяют величайшие художники и поэты всех времен. Не естественно ли, что любовь была скинута со всех "мирских" расчетов, что проблема пола решалась вне проблемы любви?

...Тайна любви, тайна брачная — в Духе, в эпохе творчества, в религии творчества.

Таинство брачной любви есть откровение о человеке, откровение творческое.

Таинство брака не есть семья, не есть натуральное таинство рождения и продолжения рода, таинство брака есть таинство соединения в любви. Только любовь есть священное таинство. Таинство любви выше закона и вне закона, в нем выход из рода и родовой необходимости, в нем начало преображения природы.

Любовь — не послушание, не несение тяготы и бремени "мира", а творческое дерзновение. Это таинство, таинство брака, не раскрывается еще ни в откровении закона, ни в откровении искупления. Таинство любви — творческое откровение самого человека. Оно зачиналось в мистической любви, всегда разрывавшей границы утилитарно-родовой физиологии и экономики семьи. В строе семьи узаконенная полигамия будет более правдивой и для новых условий жизни более целесообразной формой, чем лицемерная и выродившаяся моногамия.

Любовь трагична в этом мире и не допускает благоустройства, не подчиняется никаким нормам. Любовь сулит любящим гибель в этом мире, а не устроение жизни. И величайшее в любви, то, что сохраняет ее таинственную святость, — это отречение от всякой жизненной перспективы, жертва жизнью. Этой жертвы требует всякое творчество, требует жертвы и творческая любовь. Жизненное благоустройство, семейное благоустройство — могила любви. Жертвенная гибель в жизни и кладет на любовь печать вечности. Любовь теснее, интимнее, глубже связана со смертью, чем с рождением, и связь эта, угадываемая поэтами любви, залог ее вечности. Глубока противоположность любви и деторождения. В акте деторождения распадается любовь, умирает все личное в любви, торжествует иная любовь. Семя разложения любви заложено уже в сексуальном акте. "Никогда еще не нашел я женщины, от которой хотел бы иметь детей, потому что я люблю тебя, о вечность! " Так говорил Заратустра. Подлинная любовь иного мира, любовь, творящая вечность, исключает возможность сексуального акта, преодолевает его во имя иного соединения. Известно, что сильная влюбленность иногда противоположна специфическому сексуальному влечению, не нуждается в нем. И сильное влечение к сексуальному акту слишком часто не связано ни с какой влюбленностью, иногда даже предполагает отвращение. Влюбленность жаждет абсолютного соединения и абсолютного слияния, духовного и телесного Сексуальный же акт разъединяет. На дне его лежит отвращение и убийство. Любовь — акт творческий, созидающий иную жизнь, побеждающий "мир", преодолевающий род и природную необходимость. В любви утверждается личность, единственная, неповторимая. Все безличное, родовое, все подчиняющее индивидуальность порядку природному и социальному враждебно любви, ее неповторимой и неизреченной тайны. Нет и быть не может закона для любви, любовь не знает закона. Творчество любви не знает послушания ничьей воле, оно абсолютно дерзновенно. Любовь — не послушание, подобно семье, а дерзновение, свободный полет. Любовь не вмещается в категорию семьи, не вмещается ни в какие категории, не вмещается в "мир". Жертвенность любви, ее отречение от мирского благоустройства делает ее свободной. Лишь жертва безопасностью дает свободу. Все, что связано с приспособлением к "миру", с послушным несением его тяготы, не свободно от страха, от тяжкой заботы. В любви побеждается тяжесть "мира". В семье есть тяжесть благоустройства и безопасности, страх будущего, бремя, так же как в других формах приспособления — в государстве, в хозяйстве, в позитивной науке. Любовь — свободное художество. В любви нет ничего хозяйственного, нет заботы. И свобода эта покупается лишь жертвенностью. Свобода любви — истина небесная. Но свободу любви делают и истиной вульгарной. Вульгарна та свобода любви, которая прежде всего хочет удовлетворения ветхого пола, которая более всего заинтересована в сексуальном акте. Это не свобода любви, а рабство любви, это противно всякому восхождению пола, всякому взлету любви, всякой победе над тяжестью природного пола. В любви есть экстатически-оргийная стихия, но не природно-родовая. Оргийный экстаз любви — сверхприроден, в нем выход в мир иной.

В творческом акте любви раскрывается творческая тайна лица любимого. Любящий

прозревает любимого через оболочку природного мира, через кору, лежащую на

всяком лице. Любовь есть путь к раскрытию тайны лица, к восприятию лица в

глубине его бытия. Любящий знает о лице любимого то, чего весь мир не знает, и

любящий всегда более прав, чем весь мир. Только любящий подлинно воспринимает

личность, разгадывает ее гениальность. Все мы — нелюбящие — знаем лишь

поверхность лица, не знаем его последней тайны. Смертельная тоска сексуального

акта в том, что в его безличности раздавлена и растерзана тайна лица любимого и

любящего. Сексуальный акт вводит в круговорот безличной природы, становится

между лицом любящего и любимого и закрывает тайну лица. Не в роде, не в

сексуальном акте совершается соединение любви, творящее иную, новую жизнь,

вечную жизнь лица. В Боге встречается любящий с любимым, в Боге видит любимое

лицо. В природном мире любящие разъединяются. Природа любви — космическая,

сверх индивидуальная. Тайну любви нельзя познать в свете индивидуальной

психологии. Любовь приобщает к космической мировой иерархии, космически

соединяет в андрогиническом образе тех, кто были разорваны в порядке природном.

Любовь есть путь, через который каждый раскрывает в себе человека-андрогина. В

подлинной любви не может быть произвола — в ней есть предназначение и

призвание. Но мир не может судить о тайне двух, тайне брачной — в ней нет ничего

социального. Подлинное таинство брака совершается лишь немногими и для

немногих, оно аристократично и предполагает избрание.

...Что такое разврат в глубоком смысле этого слова? Разврат прямо противоположен

всякому соединению. Тайна разврата — тайна разъединения, распада, раздора,

вражда в поле. Тайна соединения не может быть развратна. Где соединение

достигается, там нет разврата. В сексуальном акте есть неустранимый элемент

разврата потому, что он не соединяет, а разъединяет, что в нем есть реакция, что он

чреват враждой. Семья не предохраняет от этой развратности сексуального акта, от

этой поверхностности, внешности касания одного существа к другому, от этого

бессилия внутреннего проникновения одного существа в другое, бессилия слить все

клетки мужа и жены. Разврат есть разъединение, и он всегда превращает объект

полового влечения в средство, а не в цель. Вся физиология и психология разврата

построена на этом превращении средства в цель, на подмене влечения к своему

объекту влечением к самому сексуальному акту или к самому искусству любви.

Любовь к любви вместо любви к лицу — в этом психология разврата. В этой

психологии нет соединения ни с кем, нет и жажды соединения — это разъединяющая,

отчуждающая психология, в ней никогда не осуществляется тайна брачная. Любовь к

сексуальному акту вместо любви к слиянию в плоть единую — в этом физиология

разврата. В этой физиологии нет соединения ни с кем, нет и жажды соединения, это

физиология природной вражды и отчужденности. В стихии разврата половая жизнь

наиболее отделяется от цельной жизни личности. В разврате личность не связывает с

полом никаких своих упований. Пол как бы отделяется от человека и от космоса,

становится замкнутым, погруженным в себя. Всякое размыкание пола в космос прямо

противоположно разврату. То уединение, сокрытие пола, отдифференцирование его

от цельной сущности жизни, которое мы видим в природном мире, всегда есть уже

разврат. Только возвращение полу универсального значения, воссоединение его со

смыслом жизни побеждает разврат. Обыденные "мирские", "буржуазные" понятия о

разврате нередко бывают прямо противоположны истине, поверхностны, условны,

утилитарны, не ведают метафизики разврата. Условный морализм и социальный

традиционализм с их буржуазным духом не в силах разгадать жуткой тайны разврата,

тайны небытия. В так называемом браке разврат так же находит себе приют, как и в

местах, не имеющих оправдания. Разврат всюду имеет место, где целью не является

соединение любящих, проникновение через любовь в тайну лица. Проблема разврата

не моральная, а метафизическая. Все биологические и социологические критерии

разврата — условны, в них говорит голос буржуазности мира сего. По обыденным

представлениям развратом называются недозволенные формы соединения полов, в то

время как развратно именно отсутствие соединения, сексуальный акт развратен

потому, что недостаточно глубоко соединяет. Также поверхностны ходячие

представления о развратности аномалий половой жизни. Наша половая жизнь есть

сплошная аномалия, и иногда самое "нормальное" может оказаться развратнее

"ненормального". Разврат совсем не может быть запрещен, он должен быть

онтологически преодолен иным бытием. Любовь — одно противоядие против разврата.

Другое противоядие — высшая духовная жизнь. Сладострастие само по себе еще не

развратно. Развратно лишь сладострастие разъединения, и свята сладкая страсть

соединения. Развратно сладострастие, не проникающее в объект, погружающее в

себя, и свят оргийный экстаз любви, сливающий с любимым.

Права любви абсолютны и безусловны. Нет жизненной жертвы, которая не была бы

оправдана во имя подлинной любви. И прежде всего оправдана жертва

безопасностью и благоустройством во имя абсолютных прав любви. В любви нет

произвола личности, нет личной воли, личного желания, не знающего удержа. В

любви — высшая судьба и предназначение, воля высшая, чем человеческая. В семье

есть послушание во имя человеческого благоустройства. В любви — дерзновенная

жертва во имя воли высшей. Ибо поистине божественная воля соединяет любящих,

предназначает их друг другу. В любви есть творческий акт, но не акт произвола, не

акт личной корысти. Право любви есть долг, есть высшее повеление послушания

любви. Послушание любви выше, духовнее послушания семье. Долг любви

преодолевает причиняемые любовью страдания людей. Любовь всегда космична,

нужна для мировой гармонии, для божественных предназначений. Поэтому любовь не

должна бояться порождаемых ею страданий. Из космической природы любви

неизбежен вывод, что любви неразделенной, односторонней не может и не должно

быть, ибо любовь выше людей. Неразделенная любовь — вина, грех против космоса,

против мировой гармонии, против начертанного в божественном миропорядке

андрогинического образа. И вся жуткая трагедия любви — в этом мучительном

искании андрогинического образа, космической гармонии. Через половую любовь

осуществляется полнота человека в каждой половине. Соединение полов —

четырехчленно, а не двухчленно, оно всегда есть сложное соединение мужского

начала одного с женским началом другого и женского начала этого с мужским

началом того. Таинственная жизнь андрогина осуществляется не в одном двуполом

существе, а в четырехчленном соединении двух существ. Для многих путь к единому

андрогиническому образу осуществляется через множественность соединений.

Космическая природа любви делает ревность виной, грехом. Ревность отрицает

космическую природу любви, ее связь с мировой гармонией во имя

индивидуалистической буржуазной собственности. Ревность — чувство

собственника-буржуа, не знающего высшего, мирового смысла любви. Ревнующие

думают, что им принадлежат объекты их любви, в то время как они принадлежат Богу

и миру. В таинстве любви нет собственника и нет частной собственности. Любовь

требует жертвы всякой частной собственностью, всяким буржуазным притязанием

обладать любимым лишь для себя. Личность в любви раскрывается лишь через

жертву личной корыстью. Космическая по своему смыслу любовь не может отнимать

человека у космоса. Именно мистический и космический смысл любви, именно вера в

божественное предназначение и избрание в любви предполагает свободную борьбу в

любви и свободное выживание сильных в любви, ибо мистическое предназначение не

требует охраны.

Есть глубокое, трагическое несоответствие между любовью женской и любовью мужской, есть странное непонимание и жуткая отчужденность. Женщина — существо совсем иного порядка, чем мужчина. Она гораздо менее человек, гораздо более природа. Она по преимуществу — носительница половой стихии. В поле мужчина значит меньше, чем женщина. Женщина вся пол, ее половая жизнь — вся ее жизнь, захватывающая ее целиком, поскольку она женщина, а не человек. В мужчине пол гораздо более дифференцирован. Женщина по природе своей всегда живет одним, не вмещает в себе многого. Женщина плохо понимает эту способность мужчины вмещать в себе полноту бытия. Женщина гораздо более отдается одному, тому, что сейчас ею обладает, одному переживанию, вытесняющему всю остальную жизнь, весь мир. У женщины одно делается всем, в одном она все видит, в одно все вкладывает. Все бытие отождествляется женщиной с тем состоянием, которое в данное время ею обладает. Женщина, страдающая от неразделенной любви, на вопрос, что такое бытие, всегда ответит: бытие есть неразделенная любовь. С этой особенностью женской природы связано сравнительно слабое чувство личности и большая зависимость от времени, от сменяющихся во времени переживаний.

В мужской природе сильнее чувство личности и большая независимость от сменяющихся во времени состояний, большая способность совмещать во всякое время всю полноту духовного бытия. В мужской природе есть способность переживать в себе во всякое время, то есть независимо от времени, всю полноту духовной жизни своей личности, всегда чувствовать себя собой в полноте своих сил.

Мужчина не склонен отдаваться исключительно и безраздельно радости любви или страданию от какого-нибудь несчастья, у него всегда еще есть его творчество, его дело, вся полнота его сил. В поле мужского сознания что-то выступает на первый план, другое отступает, но ничто не исчезает, не теряет своей силы.

Женщина отдается исключительно и безраздельно радости любви или страданию от несчастья, она вся растворяется в этом одном, всю себя в это одно вкладывает.

Личность женщины вечно подвержена опасности распадения на отдельные

переживания и жертвенного заклания себя во имя этого переживания. Поэтому

женская природа так склонна к гипнозу и к одержанию. Женская истерия имеет

связь с этой особенностью женской природы, и корни ее метафизические. С этим

связано и все высокое в женщине и низкое в ней, жуткая чуждость ее природе

мужской. Женщина иначе переживает вечность, чем мужчина. Мужчина ставит

полноту духовных сил своей личности в независимость от смены времени, от власти

временных переживаний над полнотой личности. Женщина бессильна противиться

власти временных состояний, но она во временное состояние вкладывает всю

полноту своей природы, свою вечность. И глубоко различно мужское и женское

отношение к любви. Женщина часто бывает гениальна в любви, ее отношение к

любви универсальное, она вкладывает в любовь всю полноту своей природы и все

упования свои связывает с любовью. Мужчина бывает скорее талантлив, чем

гениален в любви, его отношение к любви не универсальное, а дифференцированное,

он не всего себя вкладывает в любовь и не целиком от нее зависит.

И в стихии женской любви есть что-то жутко страшное для мужчины, что-то грозное

и поглощающее, как океан. Притязания женской любви так безмерны, что никогда не

могут быть выполнены мужчиной. На этой почве вырастает безысходная трагедия

любви. Раздельность мужского и женского — этот знак падения человека делает

трагедию любви безысходной. Мужчина ищет в женщине красоту, красоту в ней

любит, красоту жаждет обожать, ибо утерял свою деву. Но красота эта остается

внешней для мужчины, вне его, он не принимает ее внутрь себя, не приобщает ее к

своей природе. Женщину потому так трудно любить вечной любовью, что в любви

мужчина хочет преклониться перед красотой, вне его лежащей. Боготворение

заложено в культе мужской любви. А женщина редко являет собой тот образ

красоты, перед которым можно преклониться, который можно боготворить. Поэтому

любовь приносит мужчине такое жгучее разочарование, так ранит несоответствием

образа женщины с красотой вечной женственности. Но высший, мистический смысл

любви не в поклонении и боготворении женщины как красоты, вне лежащей, а в

приобщении к женственности, в слиянии мужской и женской природы в образе и

подобии Божьем, в андрогине. В творческом акте высшей любви женская и мужская

природа перестают быть жутко чуждыми и враждебными. И должно быть

окончательное освобождение и очищение от эротического обоготворения пола и

женственности, перенесенных на саму божественную жизнь.

Половая любовь связана с самим существом личности, с утерей человеком образа и

подобия Божьего, с падением андрогина, в котором женственность была не чуждой

ему стихией, внешне притягивающей, а внутренним началом в человеке, в нем

пребывающей девой. И религиозный смысл любви половой, эротики, в том, что она

является источником движения личности ввысь, творческого ее восхождения. Смысл

любви не в статике устроения жизни, а в динамике движения жизни, творчестве

жизни иной. Всякая победа статики над динамикой в любви есть омертвение,

окостенение любви, превращение ее из творчества в послушание, в приспособление

к условиям существования. В подлинной любви есть творческий прорыв в иной мир,

преодоление необходимости. И не ведают, что делают те, которые хотят превратить и

любовь в послушание. Это ведь значит свободу превратить в необходимость,

творчество в приспособление, гору превратить в равнину. Любовь — горная, а не

равнинная, с ней нечего делать тем, которые устраивают приспособление к

равнинной жизни. Любовь нельзя удержать на равнине, она мертвеет и превращается

в иное. Любовь — не жилец на равнинной жизни. В любви нет ничего статического,

ничего устраивающего. Любовь — полет, разрушающий всякое устроение.

В любви-дружбе нет той жуткой отчужденности и жуткой притягательности объекта,

какая есть в любви половой. В дружбе нет этой полярности, притягивающей

противоположные стихии, и нет такого жуткого сочетания любви с враждой. Дружба

не так связана с самими корнями личности, с самим целостным образом и подобием

Божьим в человеке. Дружба наполняет жизнь личности положительным содержанием,

но не затрагивает первооснов личности. Пол разлит по всему человеку; дружба лишь

часть его, лишь душевная функция. Но в подлинной, глубокой дружбе есть элемент

эротический — есть если не прямая, то косвенная связь с полом. Энергия пола,

энергия жажды соединения может быть направлена и на дружбу, как и на любой

творческий акт. И та лишь дружба полна высокого смысла, в которой есть

напряжение половой энергии, этой энергии всякого соединения. Тайна пола есть

тайна творческого недостатка, бедности, рождающей богатства. Дружба есть не

цельная, а дробная любовь, она не вмещает окончательной тайны двух, но может к

ней приближаться. В дружбе нет соединения двух в плоть единую (не только в

смысле сексуального акта, но и в ином, более высоком смысле), есть лишь касание.

Поэтому дружба является высокой ступенью в иерархии чувств соединяющих, но не

самой высокой и не окончательной. Но и в любви-дружбе должно быть эротическое

проникновение в неповторимую тайну лица любимого, вернее, отражение одного в другом и глубинное понимание.

Любовь половая, любовь эротическая, считается глубоко, абсолютно отличной от

любви общечеловеческой, любви братской, любви "христианской". О, конечно,

отлична! Любовь половая знает тайну двух, и она коренится в полярности

распавшихся стихий. Любовь "христианская", как и гуманистическая, превратилась в

совершенную отвлеченность, бесплотную и бескровную, в любовь "стеклянную", по

выражению Розанова. Да и святые отцы более призывали к тому, чтобы "ожесточить

сердце свое", чем к любви. Не раз уже было говорено здесь, что христианская

любовь совсем не была еще раскрыта человечеством в религии искупления.

Раскрытие христианской любви требует творческого акта. Она зовет к иному, не "от

мира сего" соединению всех в христианском всечеловечестве, к соединению всех в

свободном Духе, а не в необходимой природе. Доныне христианское человечество

знало соединение природное, соединение из приспособления к необходимости. Это

приспособление к необходимости было не только в государстве, но и в церкви,

уподобившейся государству. Физическая история церкви была совсем не религиозна.

Воплощение церкви в истории было культурно и разделяло все особенности

культуры. Во всемирной, всечеловеческой христианской любви должен быть тот же

творческий прорыв в иной мир, то же видение человеческого лица всякого брата по

Духу в Боге, что в высшей степени есть в любви эротической. В христианской любви,

не стеклянной, не отвлеченной, есть отблеск небесной эротики, есть направление на

все человечество и на весь мир энергии пола. Любовь половая преодолевает

греховное распадение мужского и женского в нездешнем соединении двух. Любовь

христианская преодолевает греховное распадение всех существ мира, всех частей

мира в нездешнем соединении всех Падение и распадение человека было связано с

полом. С полом связано и окончательное воссоединение. Только в небесной эротике

нет скуки всего здешнего, смертной скуки приспособления к необходимости.

Христианскую любовь в долгой истории пытались превратить в скуку здешнего

приспособления. И оправдывали это преступление мистикой послушания

последствиям греха. Подлинная христианская любовь считалась в христианском мире

дерзостью, гордыней слишком головокружительного восхождения. Грешному человеку

даже любовь не разрешалась, как недостойному.

Достаточно ли ясна таинственная связь любви с андрогинизмом? В связи этой

раскрывается окончательный смысл любви. Андрогинизм и есть окончательное

соединение мужского и женского в высшем богоподобном бытии, окончательное

преодоление распада и раздора, восстановление образа и подобия Божьего в

человеке. Любовь есть возврат человеку утерянной девы — Софии. В андрогинизме

разгадка той тайны, что в Абсолютном Человеке — Христе не было видимой нам

жизни пола, так как в лике Его не было распадения, рождающего нашу земную жизнь

пола. Через любовь отчужденная женская природа воссоединяется с природой

мужской, восстанавливается целостный образ человека. И в любви воссоединение

это всегда связано с лицом человека, с единственностью и неповторимостью лица.

Поэтому любовь есть путь восхождения падшего человека к богоподобию. В эротике

есть искупление полового греха человека, искупление осуществленное и

переходящее в творчество. Грех падшего пола побеждается отрицательно через

аскетизм и творчески-положительно через любовь. Натуральная, хотя и искаженная

бисексуальность всякого человеческого существа в андрогинизме получает свой

сверхприродный, мистический смысл. В андрогинизме есть взаимопроникновение всех

клеток мужской и женской природы, то есть слиянность конечная, предельная.

Каждая клетка человеческого существа андрогинична, несет в себе отблеск природы

божественной. И соединение мужского и женского должно быть глубинным, не

поверхностным. Окончательная тайна бытия андрогинического никогда не будет

вполне разгадана в пределах этого мира. Но опыт любви эротической приобщает к

этой тайне. Связь любви эротической с андрогинизмом и есть связь ее с личностью.

Ибо, поистине, всякая личность — андрогинична. Андрогинизм есть восстановленная

целость пола в богоподобном бытии личности. В любви должна открыться не тайна

женственности и не тайна мужественности, а тайна человека.

Также неразрывно связана эротика с творчеством. Эротическая энергия — вечный

источник творчества. И эротическое соединение для творческого восхождения

совершается. Также неразрывно связана эротика с красотой. Эротическое

потрясение — путь выявления красоты в мире.

Инф.anutkina.info